Обновлено 15 марта 2017г. в 17:58: Импортировано с форума
Джозеф П. Овертон (1960-2003), старший вице-президент центра общественой политики Mackinac Center. Погиб в авиакатастрофе. Сформулировал модель изменения представления проблемы в общественном мнении, посмертно названную Окном Овертона. "Окно Овертона" - социальная технология легализации маргинальных идей и явлений. Названа именем создателя Джозефа П. Овертона, американского политика.
Джозеф Овертон описал, как совершенно чуждые обществу идеи были подняты из помойного бака общественного презрения, отмыты и, в конце концов, законодательно закреплены.
Согласно Окну возможностей Овертона, для каждой идеи или проблемы в обществе существует т.н. окно возможностей. В пределах этого окна идею могут или не могут широко обсуждать, открыто поддерживать, пропагандировать, пытаться закрепить законодательно. Окно двигают, меняя тем самым веер возможностей, от стадии «немыслимое», то есть совершенно чуждое общественной морали, полностью отвергаемое до стадии «актуальная политика», то есть уже широко обсуждённое, принятое массовым сознанием и закреплённое в законах.
Это не промывание мозгов как таковое, а технологии более тонкие. Эффективными их делает последовательное, системное применение и незаметность для общества-жертвы самого факта воздействия. Идея Овертона описывает процесс последовательного продвижения социально-неприемлемых явлений в социально-нормальный статус, средствами информационного воздействия на общество. Технология описывает пять этапов воздействия, на каждом из которых используются обычные информационные инструменты, но сумма этих этапов дает парадоксальный результат, превращающий нечто (напр. отношения, идеи или поступки), ранее полностью недопустимое в обществе, в приемлемое или даже престижное:
Первый этап - "От Немыслимого до Радикального"
Цель этапа:
снять табу на обсуждение явления;
сделать явление известным как можно более широкому кругу людей;
сделать обсуждение явления привычным;
придать обсуждению явления статус важной общественной темы.
Для этого явление вводится в информационное поле, как радикально-вызывающе. Радикальный статус особенно стимулирует внимание к явлению. Обсуждение темы продвигается из стихийного в организованное - на уровень общественных или академических форумов, как социально-значимая проблема.
Второй этап - "От Радикального до Приемлемого"
Цель этапа: подмена понятий, замена эмоционально-неприемлемых терминов на эмоционально-нейтральные эвфемизмы. На этом этапе вводятся новые понятия, обозначающие разные стороны того же явления, но не ассоциирующиеся в сознании общества с явлением в том состоянии, когда даже его обсуждение было полностью неприемлемым.
Третий этап - "От Приемлемого до Разумного"
Цель этапа:
внедрение идеи о естественно-природном характере обсуждаемого явления;
преодоление отношения к явлению, как к абсолютно недопустимому;
рекрутирование адептов явления.
Используются научные (или псевдонаучные) факты и объяснения, которые придают явлению объяснимый и, как бы, обусловленный природой характер. Это переломный этап, переводящий явление из абсолютно маргинального в понятное обществу. Из числа лиц, ищущих оригинальную форму личной самореализации, начинают появляются адепты явления.
Четвертый этап - "От Разумного до Популярного"
Цель этапа:
распространение информации о, якобы, распространенности явления;
внедрение в массовое сознание мысли о реальном присутствии явления в обществе;
ассоциирование явления с конкретными лицами, не вызывающими личного отторжения.
На этом этапе создается ощущение популярности явления среди реальных людей окружающих обывателя, приводятся цифры роста популярности, в медийных средствах демонстрируются конкретные люди, причастные к явлению и совершенно приемлемые или даже привлекательные своим прочим поведением и внешним видом.
Пятый этап - "От Популярного до Политического"
Цель этапа:
представление явления, как политически важной темы;
представление отрицания явления, как нарушения права человека;
внедрение негативного отношения к любому отрицанию явления.
Проведение социальных опросов, результаты которых интерпретируют явление, как социально-политическое. Включение обсуждения явления в политическую повестку, как требующего юридического или политического регулирования. Инициирование политических инициатив по защите адептов явления, как "меньшинства" находящегося под угрозой. Таким образом, путем последовательного исполнения пяти совершенно элементарных для информационных технологий шагов, любое асоциальное или даже социально-опасное явление может быть преобразовано в глазах общества в нормальное и даже значимо-необходимое.
Технология
Овертон описал ТЕХНОЛОГИЮ, которая позволяет легализовать абсолютно любую идею; не концепцию, не мысли — а работающую технологию: определённую последовательность действий, выполнение которых неизменно приводит к желаемому результату.
Как это смело!
Тема каннибализма пока ещё отвратительна и совершенно не приемлема в обществе и рассуждать на эту тему нежелательно: ни в прессе, ни, тем более, в приличной компании, т.к. пока это немыслимое, абсурдное, запретное явление. Соответственно, первое движение Окна Овертона — перевести тему каннибализма из области немыслимого в область радикального. У нас ведь есть свобода слова. Ну, так почему бы не поговорить о каннибализме?
Учёным вообще положено говорить обо всём подряд — для учёных нет запретных тем, им положено всё изучать. А раз такое дело, соберём этнологический симпозиум по теме «Экзотические обряды племён Полинезии». Обсудим на нём историю предмета, введём её в научный оборот и получим факт авторитетного высказывания о каннибализме. Видите, о людоедстве, оказывается, можно предметно поговорить и как бы остаться в пределах научной респектабельности. Окно Овертона уже двинулось: обозначен пересмотр позиций и тем самым обеспечен переход от непримиримо отрицательного отношения общества к отношению более позитивному.
Одновременно с околонаучной дискуссией непременно должно появиться какое-нибудь «Общество радикальных каннибалов». И пусть оно будет представлено лишь в интернете — радикальных каннибалов непременно заметят и процитируют во всех нужных СМИ. Во-первых, это ещё один факт высказывания. А во-вторых, эпатирующие отморозки такого специального генезиса нужны для создания образа радикального пугала; это будут «плохие каннибалы» в противовес другому пугалу — «фашистам, призывающим сжигать на кострах не таких, как они». Но о пугалах чуть ниже. Для начала достаточно публиковать рассказы о том, что думают про поедание человечины британские учёные и какие-нибудь радикальные отморозки иной природы.
Результат первого движения Окна Овертона: неприемлемая тема введена в оборот, табу десакрализовано, произошло разрушение однозначности проблемы — созданы «градации серого».
Почему бы и нет?
Следующим шагом Окно движется дальше и переводит тему каннибализма из радикальной области в область возможного.
На этой стадии продолжаем цитировать «учёных». Ведь нельзя же отворачиваться от знания? Про каннибализм. Любой, кто откажется это обсуждать, должен быть заклеймён как ханжа и лицемер. Осуждая ханжество, обязательно нужно придумать каннибализму элегантное название. Чтобы не смели всякие фашисты навешивать на инакомыслящих ярлыки со словом на букву «Ка».
Внимание! Создание эвфемизма — это очень важный момент. Для легализации немыслимой идеи необходимо подменить её подлинное название. Нет больше каннибализма. Теперь это называется, например, антропофагия. Но и этот термин совсем скоро заменят ещё раз, признав и это определение оскорбительным. Цель выдумывания новых названий — увести суть проблемы от её обозначения, оторвать форму слова от его содержания, лишить своих идеологических противников языка. Каннибализм превращается в антропофагию, а затем в антропофилию, подобно тому, как преступник меняет фамилии и паспорта.
Параллельно с игрой в имена происходит создание опорного прецедента — исторического, мифологического, актуального или просто выдуманного, но главное — легитимированного. Он будет найден или придуман как «доказательство» того, что антропофилия может быть в принципе узаконена. «Помните легенду о самоотверженной матери, напоившей своей кровью умирающих от жажды детей?» «А истории античных богов, поедавших вообще всех подряд — у римлян это было в порядке вещей!» «Ну, а у более близких нам христиан, тем более, с антропофилией всё в полном порядке! Они до сих пор ритуально пьют кровь и едят плоть своего бога. Вы же не обвиняете в чём-то христианскую церковь? Да кто вы такие, чёрт вас побери?»
Главная задача этого этапа — хотя бы частично вывести поедание людей из-под уголовного преследования(хоть разок, хоть в какой-то исторический момент).
Так и надо
После того как предоставлен легитимирующий прецендент, появляется возможность двигать Окно Овертона с территории возможного в область рационального. Это третий этап. На нём завершается дробление единой проблемы. «Желание есть людей генетически заложено, это в природе человека» «Иногда съесть человека необходимо, существуют непреодолимые обстоятельства» «Есть люди, желающие чтобы их съели» «Антропофилов спровоцировали!» «Запретный плод всегда сладок» «Свободный человек имеет право решать что ему есть» «Не скрывайте информацию и пусть каждый поймёт, кто он — антропофил или антропофоб» «А есть ли в антропофилии вред? Неизбежность его не доказана».
В общественном мнении искусственно создаётся «поле боя» за проблему. На крайних флангах размещают пугала — специальным образом появившихся радикальных сторонников и радикальных противников людоедства.
Реальных противников — то есть нормальных людей, не желающих оставаться безразличными к проблеме растабиурования людоедства — стараются упаковать вместе с пугалами и записать в радикальные ненавистники. Роль этих пугал — активно создавать образ сумасшедших психопатов — агрессивные, фашиствующие ненавистники антропофилии, призывающие жечь заживо людоедов, жидов, коммунистов и негров. Присутствие в СМИ обеспечивают всем перечисленным, кроме реальных противников легализации.
При таком раскладе сами т.н. антропофилы остаются как бы посередине между пугалами, на «территории разума», откуда со всем пафосом «здравомыслия и человечности» осуждают «фашистов всех мастей».«Учёные» и журналисты на этом этапе доказывают, что человечество на протяжении всей своей истории время от времени поедало друг друга, и это нормально. Теперь тему антропофилии можно переводить из области рационального, в категорию популярного.
В хорошем смысле
Для популяризации темы каннибализма необходимо поддержать её поп-контентом, сопрягая с историческими и мифологическими личностями, а по возможности и с современными медиаперсонами. Антропофилия массово проникает в новости и токшоу. Людей едят в кино широкого проката, в текстах песен и видеоклипах. Один из приёмов популяризации называется «Оглянитесь по сторонам!» «Разве вы не знали, что один известный композитор — того?.. антропофил.» «А один всем известный польский сценарист — всю жизнь был антропофилом, его даже преследовали.» «А сколько их по психушкам сидело! Сколько миллионов выслали, лишили гражданства!.. Кстати, как вам новый клип Леди Гаги «Eat me, baby»?
На этом этапе разрабатываемую тему выводят в ТОП и она начинает автономно самовоспроизводиться в массмедиа, шоубизнесе и политике.
Другой эффективный приём: суть проблемы активно забалтывают на уровне операторов информации (журналистов, ведущих телепередач, общественников и тд), отсекая от дискуссии специалистов. Затем, в момент, когда уже всем стало скучно и обсуждение проблемы зашло в тупик, приходит специальным образом подобранный профессионал и говорит: «Господа, на самом деле всё совсем не так. И дело не в том, а вот в этом. И делать надо то-то и то-то» — и даёт тем временем весьма определённое направление, тенденциозность которого задана движением «Окна».
Для оправдания сторонников легализации используют очеловечивание преступников через создание им положительного образа через не сопряжённые с преступлением характеристики. «Это же творческие люди. Ну, съел жену и что?» «Они искренне любят своих жертв. Ест, значит любит!» «У антропофилов повышенный IQ и в остальном они придерживаются строгой морали» «Антропофилы сами жертвы, их жизнь заставила» «Их так воспитали» и т.д. Такого рода выкрутасы — соль популярных ток-шоу. «Мы расскажем вам трагическую историю любви! Он хотел её съесть! А она лишь хотела быть съеденной! Кто мы, чтобы судить их? Быть может, это — любовь? Кто вы такие, чтобы вставать у любви на пути?!»
Мы здесь власть
К пятому этапу движения Окна Овертона переходят, когда тема разогрета до возможности перевести её из категории популярного в сферу актуальной политики. Начинается подготовка законодательной базы. Лоббистские группировки во власти консолидируются и выходят из тени. Публикуются социологические опросы, якобы подтверждающие высокий процент сторонников легализации каннибализма. Политики начинают катать пробные шары публичных высказываний на тему законодательного закрепления этой темы. В общественное сознание вводят новую догму — «запрещение поедания людей запрещено».
Это фирменное блюдо либерализма — толерантность как запрет на табу, запрет на исправление и предупреждение губительных для общества отклонений. Во время последнего этапа движения Окна из категории «популярное» в «актуальную политику» общество уже сломлено. Самая живая его часть ещё как-то будет сопротивляться законодательному закреплению не так давно ещё немыслимых вещей. Но в целом уже общество сломлено. Оно уже согласилось со своим поражением.
Qwer: Название: S.N.U.F.F Автор: Пелевин Виктор Ссылка
Дамилола - это пилот, который сидит у себя в квартире на шаре, который называется Офшар (место, где сидят банкиры и сильные мира сего). Офшар висит над Уркландом, чьим языком является верхнесибирский (это единственный офшар, который остался - все остальные на момент рассказа уничтожены). Офшар эксплуатирует Уркланд, в частности через эмиссию денег - маниту - и развязки и проведение битв на поле под именем Оркская Слава потому, что этого хочет главный бог Офшара - Маниту. Вертухаи - это богатые урки, которые пасут основное население Уркланда и при этом свои деньги держат в Офшаре. Некоторые вертухаи стали глобальными урками и живут так на Офшаре с видом на Лондон (все простые урки хотят того же). Офшар сам по себе это место, где перемещаются с любого места в другое при помощи спецлифтов, там куча экранов, которые создают иллюзии. Каждый житель имеет свой маниту - типа компа или консоля (деньги называются маниты, и главный бог называется Маниту, символ которого глаз, с которого стекает слеза). Так же там показывают снафы и сочиняют новости\фильмы, которые впаривают Уркланду (это одни), а другие показывают на Офшаре. Вся культура крутиться вокруг съёмки снафов - создания виртуальной реальности, которая затем целенаправленно проводится в реальность. Главный герой - Дамилола, от лица которого и ведётся рассказ.Основная работа Дамилолы - это съёмка сюжетов и развязка воин по приказу руководства Офшара, на который он работает. За это он получает аналог электронных денег, которые называются маниту. Для этого он сидит на своём маниту (это экран, что-то в роде коммпа)и управляет чем-то похожим на безпилотник, только с камерами, вооружением и фарами. Общество Офшара не придерживается какой-либо морали - там сильное гомолобби (которое называют Гулаг). На Офшаре Можно купить сур (для более полного понимания, что это такое можно глянуть фильм Сурогаты), которые почти ничем не отличимы от человека. Вот у Дамилолы есть такая сура - Кая. Сур высшего класса, которая в себе вмещает всю информационную базу и может искать и скачивать инфу прямо с сети. Так вот есть один интересный разговор Дамилолы с Каей, в котором отражается суть западного мышления.
Разговор
Впрочем, где мы, пилоты-надомники, на самом деле? В своих тесных комнатах или в оркском небе? И где это небо — вокруг моей «Хеннелоры» или в моем мозгу, куда его транслируют электронные удлинители глаз и ушей? По её мнению ответ зависит от того, что именно мы называем собой. Если тело, мы в комнате. Если это внимание и осознание, то мы в небе. Но в действительности мы ни там, ни здесь — поскольку тело не может летать в облаках, а вниманию и осознанию неоткуда взяться без тела. И ответа на этот вопрос просто нет. Жизнь – это узкая полоска между огнем страдания и призраком кайфа, где бежит, завывая от ужаса, так называемый свободный человек. И весь этот коридор – только у него в голове. В общем, перелопатив горы литературы, я понял, что за ними меня не ждет никакой ясности — а только новые горы литературы, которые быстро начнут закольцовываться, отсылая меня к уже прочитанному. И мне наконец пришло в голову самое очевидное: лучшего консультанта по этим вопросам, чем сама Кая, мне не найти. И здесь моя лапочка устроила на меня засаду. — Вот ты говоришь про Свет Маниту, — сказала она, как только я начал разговор. — Что у тебя внутри он есть, а у меня нет. Ты правда веришь, что Маниту у тебя внутри? — Да, — ответил я. — А ему там не тесно? Не противно? — Это только способ говорить. На самом деле, — я зажмурился, вспоминая Прописи, — у Маниту нет ни внутри, ни снаружи. Можно сказать, что мы существуем в Свете Маниту. И сами есть этот Свет. А в тебе, милая, есть только информационные процессы. — Правильно. Но почему ты считаешь, что Свет Маниту способен освещать эти информационные процессы только через посредство твоих шести чувств? — А как же иначе? — удивился я. — Никак, если считать Маниту выдумкой человека. Но если считать человека выдумкой Маниту, то запросто. Просто ты не знаешь, что это такое — быть мной. — Так ты есть? Кая улыбнулась и промолчала. — Почему ты молчишь? — спросил я. — Что плохого, если я пытаюсь лучше тебя понять? Разобраться, что в действительности управляет тобой и откуда берется твоя следующая фраза… — Твой идиотизм как раз в том, — сказала Кая, — что ты стараешься понять это про меня — но не пытаешься понять, что управляет тобой самим и определяет твой следующий поступок. — Управляет мной? — переспросил я, соображая, к чему она клонит. Вообще-то она была совершенно права. Чтобы понять, как работает имитация, следовало сначала понять оригинал. А Кая уже шла на бедного пилота в атаку. — Что мотивирует тебя? Что заставляет тебя действовать из секунды в секунду? — Ты имеешь в виду мои страсти? — спросил я. — Желания, вкусы, привязанности? — Нет, — сказала она, — я не об этом. Ты говоришь о метафорах длиной в жизнь. О дурных и хороших чертах характера, о долгосрочных личных склонностях. А то, о чем говорю я, происходит в твоем сознании так быстро, что ты даже не замечаешь. Не потому, что это невозможно. Просто у тебя отсутствует тренировка. Когда она начинает говорить непонятно, лучшая стратегия — валять дурака. Я сделал серьезное и сосредоточенное лицо (мне известно, что она два раза в секунду анализирует положение моих лицевых мышц). — Тренировка? Ты полагаешь, мне надо ходить в спортзал? Она недоверчиво покачала головой. Я перекосил лицо еще сильнее. — То есть, по-твоему, я стремлюсь не к тому, к чему надо? Слишком увлечен материальным? — спросил я, стараясь, чтобы в моем голосе звучало напряженное сомнение. Она терпеливо улыбнулась. — Ты и правда не понимаешь. Бедняжка. Она чувствует, когда я пытаюсь над ней издеваться. И в таких случаях выбивает у меня оружие из рук, переключаясь на доверительную и полную сострадания простоту. Что меня вполне устраивает — если это произошло, значит, я ненадолго переиграл ее максимальное сучество. Дамилола — один, Кая — ноль. — Так тебе интересно узнать, что тобой управляет? Или это слишком сложная для тебя тема? Однако. Я почувствовал укол раздражения — переиграть мою душечку было не так просто. — Мной ничто не управляет, — сказал я. — Я сам управляю всем. — Чем? — Тобой, например, — засмеялся я. — А что управляет тобой, когда ты управляешь мной? Я задумался. Лучше всего было говорить всерьез. — Я выбираю то, что мне нравится, и отвергаю то, что мне не нравится. Так действует любой человек. Хотя, наверно, в известном смысле мной управляют мои склонности. Разумеется, под моим же контролем. Мои привязанности, да. Я же с самого начала сказал. — Это почти правильно, — ответила Кая. — Но только почти. Люди склонны понимать слово «привязанность» как какую-то дурную черту характера, которую можно изжить. Но речь идет о мгновенных, постоянно происходящих реакциях, управляющих электрохимией твоего мозга. — Мне нравится Кая, — пропел я, похлопывая ее по животику. — Кая моя сладкая девочка. Это привязанность? — Нет, — сказала она. — Это бормотание слабоумного жирного сластолюбца. Она произнесла это почти сострадательно, и именно этот нюанс и оказался тем крохотным сердечником, который прошел сквозь все слои моей брони. Но я не подал виду и сказал: — Ну тогда объясни. — Твое восприятие имеет определенную структуру, — ответила она. — Сначала твои органы чувств доносят до твоего мозга сигнал о каком-то событии. Затем мозг начинает классифицировать это событие при помощи своих лекал и схем, пытаясь соотнести его с уже имеющимся опытом. В результате событие признается либо приятным, либо неприятным, либо нейтральным. И мозг в дальнейшем имеет дело уже не с событием, а только с бирками «приятный», «неприятный» и «никакой». Все нейтральное, упрощенно говоря, отфильтровывается, поэтому остаются только два вида бирок. — Схема ясна, — сказал я. — Непонятно, как это выглядит на практике. — Помнишь, как ты чуть не расстрелял оркскую свадьбу? Я действительно рассказал ей об этом однажды после допаминового резонанса, когда слова и слезы лились из меня как весенний дождь. Это случилось в ту войну, когда мы с Бернаром-Анри проиграли тендер — я был очень зол, и под руку мне не стоило попадаться. Приходилось подрабатывать мелочевкой, и я полетел снимать оркскую свадьбу для этнографической программы. Для съемки надо было дождаться, пока орки напьются. Я нарезал круги над деревней, заскучал, и вдруг мне померещилось, что они поют «Из этой жопы хуй уедешь». Я всей душой ненавижу оркские народные песни за их назойливый гомосексуальный подтекст, а тут мне вдобавок показалось, что поют про мои кредитные проблемы — я как раз о них думал. У меня внутри все сразу перевернулось и сжалось в комок. Я чуть не дал по свадебному столу очередь из пушки — а потом понял, что никто на самом деле не пел. Это был дверной скрип, пойманный дальней прослушкой. Я сам превратил его в повод для ярости. Я успокоился, и все остались живы. — Помню, — сказал я. — Вот об этом я и говорю. Ты имеешь дело не с реальностью, а с жетонами, которые твой мозг выдает себе по ее поводу, причем часто ошибочно. Эти жетоны похожи на фишки в казино — по одним отпускается эйфория, по другим страдание. Каждый твой взгляд на мир — это сеанс игры на зеленом сукне. Результатом являются удовольствие или боль. Они имеют химическую природу и локализованы в мозгу, хотя часто переживаются как телесные ощущения. И для этой игры тебе даже не нужен мир вокруг. Большую часть времени ты занят тем, что проигрываешь сам себе, запершись у себя внутри. Она была права — пока что в моем казино шел чистый проигрыш. — И что дальше? — хмуро спросил я. — Привязанность вызывают не сами предметы и события внешнего мира, а именно эти внутренние химические инъекции эйфории и страдания, которые ты делаешь себе по их поводу. Почему так фальшивы все протесты против засилья так называемого «потребления»? Потому что вы потребляете не товары и продукты, а положительные и отрицательные привязанности мозга к собственным химикатам, и ваши слепые души всегда уперты в один и тот же внутренний прокладочный механизм, который может быть пристегнут к какой угодно внешней проекции — от Маниту до ква-солы… С некоторым усилием я вспомнил, что «квасола» — это оркский национальный напиток. — Ты конченный наркоман, Дамилола, — продолжала она, — и весь мир для тебя — это просто набор поводов, который позволяет твоему мозгу ширнуться или сделать себе клизму. Клизма каждый раз делает тебя несчастным. Но уколы не делают тебя счастливым, а лишь гонят за новой дозой. С наркотиками всегда так. Вся твоя жизнь секунда за секундой — это постоянный поиск повода уколоться. Но в тебе нет никого, кто мог бы воспротивиться этому, ибо твоя так называемая «личность» появляется только потом — как размытое и смазанное эхо этих электрохимических молний, усредненный магнитный ореол над бессознательным и неуправляемым процессом… Я даже не знал, что возразить. В таких случаях я перевожу все на игривую шутку. — Если все люди — конченные наркоманы, лапочка, почему нас тогда не сажают в тюрьму? Она думала только долю секунды. — Потому что это наркобизнес самого Маниту. Торчков преследуют именно за то, что они лезут в него без спроса. И потом, в действительности вы и сидите в тюрьме. Просто вы боитесь это признать, поскольку тогда вам придется тут же сделать себе клизму, назвав себя лузерами. Смысловая пауза помогла — я наконец сообразил, что сказать. — Тебе сложно будет поверить, детка, но человек — это нечто большее, чем наркоман, отбывающий срок у себя внутри. У человека есть… Не знаю, идеал, мечта. Свет, к которому он идет всю жизнь. А у тебя ничего подобного нет. Кая добродушно засмеялась. Я больше всего ненавижу именно это ее добродушие. — Мой маршрут нарисован внутри меня программно, — сказала она, — а твой маршрут нарисован внутри тебя химически. И когда тебе кажется, что ты идешь к свету и счастью, ты просто идешь к своему внутреннему дрессировщику за очередным куском сахара. Причем нельзя даже сказать, что это идешь ты. Просто химический компьютер выполняет оператор «take sugar» [Возьми сахар.], чтобы перейти к оператору «rejoice 5 seconds» [Наслаждайся 5 секунд.]. А потом опять будет оператор «suffer» [Страдай.], его никто никогда не отменял и не отменит. Никакого «тебя» во всем этом нет. — Почему ты все время повторяешь, что никакого меня нет? Кто же тебя, по-твоему, каждый день трахает? — Жирная слабоумная задница, — с очевидным удовольствием ответила она. — Кто же еще. Но из того, что жирная слабоумная задница каждый день трахает говорящую куклу, еще не следует, что во всем этом присутствует какая-то реальная сущность. Что ты имеешь в виду, когда говоришь «я»? С самого начала было понятно — отработав по полной максимальную духовность, она перескочит на максимальное сучество. Но я был уверен, что знаю, как заставить ее переключиться назад, и это придавало мне спокойствие и выдержку. Почему бы, собственно говоря, боевому пилоту не поговорить по душам со своей девушкой в редкий выходной денек? — Я ничего не имею в виду, Кая. Я говорю «я», потому что меня так научили, — сказал я. — Если бы меня в детстве научили говорить, например, «ква» или «гав», я бы так и делал. — Хорошо, — ответила Кая. — Остроумное и верное замечание. «Я» — это просто элемент языка. Но ты ведь действительно веришь, что в тебе есть нечто, бывшее тобой и десять, и пятнадцать лет назад? Так, это мы уже проходили. — Ну да, — сказал я. — Все течет, все изменяется. Человек — как река. Скорее процесс, чем объект, согласен. Но этот процесс и есть я. Хотя «я» — просто номинальная бирка. — Дело не в том, ты это или не ты. Дело совсем в другом. — В чем? — Тебя спрашивали, хочешь ли ты, чтобы запустили этот процесс? — Нет, — ответил я. — Никто не спрашивал. — То есть ты не властен ни над началом этого процесса, ни над формой, в которой он протекает, — она похлопала меня ладошкой по моей тучной ягодице, — ни над его длительностью и концом? — Нет, — сказал я. — Так какого же Дамилолы ты называешь его собой? Почему ты говоришь про это «Я»? — Я… — начал я, и задумался. — Это вопрос уже не научный, а религиозный. Мы с тобой имеем разную природу. Если брать духовный аспект. Я человек, а ты — бытовой электроприбор. Во мне есть свет Маниту, а в тебе нет никого, кто слышит эти мои слова, все это чистая симуляция. И вот потому, что во мне есть этот свет, я могу говорить «я». А ты по сути просто программа. — Верно, — сказала она. — Моя реакция на твои слова — это программируемое событие. И во мне нет никого, кто слышит. Но и в тебе его нет. Есть просто проявление природы звука, которое ты почему-то относишь на свой счет. И есть проявление природы смысла в природе звука, которое иногда доходит до твоих ожиревших мозгов, вызывая обусловленные привязанностями реакции. Ты такая же программа, только химическая. И во всем этом нет никакого «я». — Погоди, — сказал я. — Ты говоришь, что мной управляют мои химические привязанности. Но ведь должен быть тот, кто привязан? Тот, кто подвергается их влиянию и решает, как поступить? Вот это и есть я. — Объясняю еще раз. Реакции, в результате которых возникает то, что ты переживаешь как «себя», происходят до того, как осознаются. Ими управляют те же физические законы, по которым трансформируется вся Вселенная. Где же здесь тот, кто в состоянии что-то решать и делать? Разве эхо может управлять породившим его криком? В тебе нет никого, кто привязан. — А что тогда есть? — Есть только постоянно повторяющийся акт прилипания мухи к меду. Но этот мед существует только как возбуждение в мухе, а муха существует только как реакция на мед. И в этом единственное содержание всей твоей бесконечно богатой внутренней жизни… Я ведь знаю, что ты читаешь про всех этих «зомби» и «зимбо». Видела тэги. Ты думаешь, что у тебя есть сознание, а у меня его нет. Но на самом деле никакого сознания нет вообще. Есть только тот единственный универсальный способ, которым приходят в бытие все виды информации, составляющие мир. Поэтому в древнем Китае говорили про всеобщий Путь вещей. А в Индии говорили «тат твам аси» — «ты есть то». Это так просто, что никто не может понять. Есть только постоянно меняющееся переживание. Оно и есть ты. Оно же есть мир… — А привязанности? — спросил я, чтобы спросить хоть что-то. — К чему может быть привязано переживание? Какой веревкой? Одно просто кончится, и начнется другое. Понял, глупый? Эх… Вижу, что нет… Вот так. Вот так у нас было почти каждый день. Представляете? Вы вернулись с войны, насмотрелись там черт знает на что, а дома — вот такое. Может, думал я, не вполне нормально получать от этого удовольствие? Может, я просто скрываю от себя свои сокровенные интенции и склонности, и мне надо купить для нее черные сапоги и хлыст? Поднять, так сказать, упавшее знамя Бернара-Анри? — Если ты когда-нибудь сможешь разогнать свой вялый ум настолько, чтобы увидеть себя как есть, — продолжала она, — ты поймешь главное. Твои мысли, желания и импульсы, заставляющие тебя действовать — на самом деле вовсе не твои. Они приходят к тебе из совершенно неясного пространства, как бы ниоткуда. Ты никогда не знаешь, чего тебе захочется в следующую секунду. Ты в этом процессе просто свидетель. Но твой внутренний свидетель настолько глуп, что немедленно становится участником преступления — и огребает по полной программе… Тут я уже напрягся, потому что это было не только непонятно и обидно, а еще и звучало угрожающе. Может, она пыталась меня подсознательно запрограммировать? Не люблю терять в таких разговорах нить. Особенно когда не я теряю, а она выдергивает. — А если я не могу разогнать свой вялый ум? — Тогда попробуй рассмотреть свою внутреннюю жизнь на замедленной перемотке. Ты увидишь бесконечное повторение одного и того же сценария. Ты гуляешь по улице, и вдруг зыбкие тени начинают грабить банк на углу. Ты сразу принимаешь в этом участие, поскольку тебе нужны деньги на наркотики — или хотя бы на клизму, чтобы на время про них забыть. В результате ты получаешь тюремный срок, хотя в действительности никакого банка на углу ты не грабил, потому что нигде нет никаких углов. И ты каждый день грабишь иллюзорные банки, и отбываешь за это вечный неиллюзорный приговор… Внезапно мне стало грустно, потому что я почувствовал в ее словах эхо правды. В конце концов, она же не сама все это придумала. Она бы и не смогла. Это наверняка была мудрость древнего человечества, расфасованная в соответствии с выбранными мною настройками. — Так что же делать? — спросил я тихо. — Ты ничего не можешь делать. Все просто происходит — и у тебя внутри, и снаружи. Ваша военная пропаганда называет тебя и других несчастных «свободными людьми». Но на самом деле твоя жизнь — это просто коридор мучений. Среди вас нет ни добрых людей, ни злодеев, а только бедняги, которые хотят чем-нибудь себя занять, чтобы забыть о своей боли. Жизнь — это узкая полоска между огнем страдания и призраком кайфа, где бежит, завывая от ужаса, так называемый свободный человек. И весь этот коридор — только у него в голове. — Ты, похоже, не веришь, что бывают свободные люди. Кая засмеялась. — Даже вдох и выдох ты делаешь только по той причине, что тебя принуждает к этому надвигающееся страдание, — сказала она. — Попробуй задержи дыхание, если не веришь. Да и кто бы иначе дышал? И так же ты ешь, пьешь, оправляешься и меняешь положения своего тела — потому что любая его поза через несколько минут становится болью. Так же точно ты спишь, любишь и так далее. Секунда за секундой ты убегаешь от плетки, и Маниту только изредка дразнит тебя фальшивым пряником, чтобы побольней...
Некоторые цитаты
Виктор Пелевин. S.N.U.F.F. — Почему начинались войны? — Они начинались, когда маги какого-нибудь клана объявляли чужую реальность злодейской. Они показывали сами себе кино про других, потом делали вид, что это было новости, доводили себя до возбуждения и начинали этих других бомбить.
Люди в древности много работали, и у них было только несколько часов в неделю, чтобы расслабиться перед экраном. Кино служило для них энциклопедией жизни. Люди брали из кино все свои знания. Часто это был их главный источник информации о мире. Поэтому, если в кино какой-то народ постоянно изображали сборищем убийц и выродков, это на самом деле были новости. Но их выдавали за кино.
Они думают, у них все плохо, потому что у власти Рван Контекс. Эх, бедняги вы, бедняги. Совсем наоборот — это Рван Контекс у власти, потому что у вас все плохо. А плохо потому, что так было вчера и позавчера, а после понедельника и вторника всегда бывает среда той же недели. Ну ликвидируете вы своего уркагана (вместе с остатками сытой жизни, ибо революции стоят дорого), и что? Не нравится слово «Контекс», так будет у вас какой-нибудь другой Дран Латекс. Какая разница? Вы-то будете те же самые…
— Какой микрочип можно сделать в уркаганате под шансон? Тут можно качественно производить только один продукт – воцерковленных говнометариев. Еще можно трупным газом торговать. Или распилить трубу и продать за Великую Стену. – Какую трубу? – спросил приезжий. – Легенда такая есть. При первых Просрах одного рыжего вертухая поставили на газ. А он в первый год распилил все старые трубопроводы и продал в царство Шэнь на металл. – А маниту украл? – Зачем украл. Пустил себе на бонус. За прибыль по итогам года.
А у них закон – украл сто миллионов маниту, сразу почетный гражданин Лондона и оркский инвестор. Так все серьезные вертухаи делают.
Парти — это замаскированный социальный ринг, микроколизей, куда люди приходят как бы отдохнуть и расслабиться, на деле же каждый прячет под одеждой гладиаторское снаряжение. Всякий приносит с собой свои мутные расчеты и весь вечер танцует под их дудку, а вовсе не под «другой барабан», как старательно объясняет в разговоре. И вот, после тысячи как бы случайных движений, в причудливо освещенном аквариуме, эти пестрые гады оказываются сплетены друг с другом строго надлежащим для взаимного поедания и осеменения образом. То, что выглядит для наивного наблюдателя увеселением, является на деле ни на миг не прекращающейся борьбой за существование, смешанной с социальным ритуалом.
Мы ведь не дети и отлично понимаем, что сила современной философии не в силлогизмах, а в авиационной поддержке.
Очень актуальны нынешней ситуации в мире книги Пелевина: "Ампир В" и "Бэтман Аполло"(продолжение). Особенно, гениальна глава "DIONYSUS THE ORACULAR" (во второй книге)
Евгений Попов: "Зачем убили жирафа Мариуса или взгляд из окна Овертона" Руководство Копенгагенского зоопарка приняло решение и убило полуторагодовалого жирафа Мариуса выстрелом в голову из пневматического гвоздезабивателя. А потом на глазах у публики работники зоопарка разделали тушу и скормили львам. И это происходит в стране, где отдельные политики позволяют себе высказывать мысли о признания инцеста среди людей гендерной нормой (Пернилль Скиппер).
Продолжение
На такой кровавый треш, достойный тарантиновского сюжета, администрацию зоопарка подтолкнуло то, что Мариус был рождён от родственников, т.е. был инбредным животным (англ. in - в, внутри, breeding - разведение). Как такое могло произойти в столь толерантной Европе, где гомобраки норма, а педофилия и инцест обсуждаются с высоких трибун?! Возможные выходы из ситуации по мере убывания здравого смысла: 1. Продать/передать другому зоопарку за пределы ЕС. 2. Продать/передать другой организации или лицу. Желание приобрести и поселить у себя на территории особняка в Беверли-Хиллз высказывал некий американский предприниматель. Протестующих против убийства было так много, что также они могли бы найти место для проживания жирафа, вплоть до Австралии. 3. Выпустить на свободу в естественные условия. Там он, конечно, мог и не прожить, но всё же это бы не вызвало шквала критики. 4. Животное можно было кастрировать и тогда «испортить» потомство жираф бы попросту не сумел. 5. Убить сразу при рождении. Те, кому котята не нужны, не ждут того момента, когда им исполнится 1,5 года, их, увы, топят сразу. 6. Убить так, чтобы этого никто не видел, не тиражировать в СМИ. Но зоопарк выбрал самый нелепый путь – убийство гвоздезабивателем в голову и публичное расчленение жирафа при детях под вспышки фотокамер. На вопрос о причине выбора столь неординарного способа убийства животного научный руководитель зоопарка Бенгт Хольст сказал, что оно «помогло дать уникальные сведения о жирафах». И ещё: «Сам забой происходил в закрытом загоне зоопарка, куда никто из посетителей доступа не имеет. А расчленение животного происходило в специально отведенном для этого месте, пускай и на улице. Мы не приглашали туда зрителей, и я вообще не понимаю, откуда появилась эта информация! Да, посетители подходили, те, кто хотел, — смотрели». Политтехнологии
Назвать эту ситуацию случайной язык не поворачивается, т.к. руководство зоопарка сделало всё, чтобы вызывать максимальный общественный резонанс и буквально взбесило защитников жирафа. Жираф жил 1,5 года в зоопарке. К нему ежедневно приходили взрослые и дети. Потом мысль о необходимости убийства была озвучена, хорошенько раскручена и подана в самом жутком виде. Те, кому резонанс не нужен, найдут выход из такой ситуации, ведь спасённый жираф может стать «кумиром» тысяч посетителей. Но кому-то был нужен именно мёртвый кумир и именно инбредный кумир, сакральная жертва. Прежде чем ответить, зачем убивать жирафа, давайте попытаемся понять, почему жертвой пал именно жираф. Почему именно жираф? Теоретически, на месте Мариуса могло бы быть любое животное, отвечающее нескольким признакам. Жертва должна умилять, быть красивой, молодой, популярной и привлекать детей. Ведь именно им придётся объяснять, почему злые дяди зарезали животное. Как тут обойтись без погружения в зоологию. Жирафы отвечают всем этим требованиям, они безумно популярны среди детей: "Жирафы (речь об игрушках), безусловно, входят топ-пятерку животных", говорит Крис Гобер, владелец TheBigZoo.com, которая базируется в Magnolia, штат Техас. Кроме того Анни Винг, основатель Giggle.com, утверждает, что сегодня родители пытаются воспитывать своих детей без женских или мужских стереотипов. Вместо львов для мальчиков и лошадей для девочек родители выбирают жирафов, т.к. они наиболее унисексуальны (т.е. подходят и мальчикам и девочкам). То есть, жираф - универсальное животное игрового мира ребёнка. Теперь о молодежи. Не так давно, благодаря «вирусной загадке», популярность жирафов выросла в соцсетях по всему миру. Загадка «заставляла» всех ставить жирафа на аватарку. Жирафы не хищники, и невольно вызывают лишь положительные ассоциации. Это высокие, красивые и миролюбивые животные. Белоснежная «репутация» абстрактного жирафа автоматически накладывается на всех представителей. А значит, чудовищная смерть такого животного - идеальный раздражитель. Ложка дёгтя Ситуация справедливо вызвала гнев общественности, защищающей одного из представителей столь популярных жирафов, а не одного из инбредных животных. Проходят акции памяти с зажженными свечами, пишутся петиции (19 000 подписей) и письма в различные инстанции. Но хитрость в том и состоит, что, проклиная зоопарк и защищая Мариуса, граждане Дании будут вынуждены склоняться в защиту инбредных представителей животного мира. Так происходит внедрение в широкий общественный оборот нового термина – инбредный. Это тот же инцест, но научнее и запутанней. Протесты же теперь направлены на пересмотр отношений к так называемым «инбредным животным», т.е. полученным в результате скрещивания родственников. Точно так же как Мариуса приманили кусочком ржаного хлеба, чтобы выстрелить в голову, убийство жирафа используют для того, чтобы накачать протестные настроения за защиту инцеста среди животных. Цитата: «Хольст не нарушал законы, когда распорядился убить Мариуса. Да и зоопарк, скорее всего, не закроют. Наши петиции ориентированы на привлечение внимания к проблеме варварского отношения к животным, — заявила автор петиции, преподаватель Стокгольмского университета Тэна Тофтеград. — Случай с Мариусом может стать прецедентом для других инбридных животных в зоопарках по всей Европе, которых постигнет такая же участь». В сообществе борцов за инцест среди животных теперь легко можно будет найти борцов за инцест среди людей: легче станет вести пропаганду и читать «научные лекции», развивать тему. Сегодня уже существуют некие «научные мнения», что инбридность не плохо, а даже полезно. Учитывая либеральную тактику перехода от обезьян, к людям и технологию «Окон Овертона», рискую предположить, что из смерти Мариуса будут сделаны очень удобные выводы и приняты «нужные решения».
Дополнение 1
В комментах справедливо отмечают, что Мариус не был результатом кровосмешения, а лишь мог стать причиной таковой. Однако, в СМИ существуют два противоположных мнения. Что был. Что мог стать. Вероятнее всего вторая версия ближе к истине, т.к. она присутствует в изобилии в иностранной прессе. Данные дополнения практически не меняют общую картину. В таком случае нормальное животное было зверски уничтожено чтобы не случилось кровосмешения. Петиции, подготавливаемые возмущенными жителями, направлены на то, чтобы такой запрет был устранён. Здравствуй, звериный инбридн...*** ....инцест.
5 комментариев
С уважением
Автор: Пелевин Виктор
Ссылка
Главный герой - Дамилола, от лица которого и ведётся рассказ.Основная работа Дамилолы - это съёмка сюжетов и развязка воин по приказу руководства Офшара, на который он работает. За это он получает аналог электронных денег, которые называются маниту. Для этого он сидит на своём маниту (это экран, что-то в роде коммпа)и управляет чем-то похожим на безпилотник, только с камерами, вооружением и фарами. Общество Офшара не придерживается какой-либо морали - там сильное гомолобби (которое называют Гулаг). На Офшаре Можно купить сур (для более полного понимания, что это такое можно глянуть фильм Сурогаты), которые почти ничем не отличимы от человека. Вот у Дамилолы есть такая сура - Кая. Сур высшего класса, которая в себе вмещает всю информационную базу и может искать и скачивать инфу прямо с сети. Так вот есть один интересный разговор Дамилолы с Каей, в котором отражается суть западного мышления.
По её мнению ответ зависит от того, что именно мы называем собой. Если тело, мы в комнате. Если это внимание и осознание, то мы в небе. Но в действительности мы ни там, ни здесь — поскольку тело не может летать в облаках, а вниманию и осознанию неоткуда взяться без тела. И ответа на этот вопрос просто нет.
Жизнь – это узкая полоска между огнем страдания и призраком кайфа, где бежит, завывая от ужаса, так называемый свободный человек. И весь этот коридор – только у него в голове.
В общем, перелопатив горы литературы, я понял, что за ними меня не ждет никакой ясности — а только новые горы литературы, которые быстро начнут закольцовываться, отсылая меня к уже прочитанному. И мне наконец пришло в голову самое очевидное: лучшего консультанта по этим вопросам, чем сама Кая, мне не найти.
И здесь моя лапочка устроила на меня засаду.
— Вот ты говоришь про Свет Маниту, — сказала она, как только я начал разговор. — Что у тебя внутри он есть, а у меня нет. Ты правда веришь, что Маниту у тебя внутри?
— Да, — ответил я.
— А ему там не тесно? Не противно?
— Это только способ говорить. На самом деле, — я зажмурился, вспоминая Прописи, — у Маниту нет ни внутри, ни снаружи. Можно сказать, что мы существуем в Свете Маниту. И сами есть этот Свет. А в тебе, милая, есть только информационные процессы.
— Правильно. Но почему ты считаешь, что Свет Маниту способен освещать эти информационные процессы только через посредство твоих шести чувств?
— А как же иначе? — удивился я.
— Никак, если считать Маниту выдумкой человека. Но если считать человека выдумкой Маниту, то запросто. Просто ты не знаешь, что это такое — быть мной.
— Так ты есть?
Кая улыбнулась и промолчала.
— Почему ты молчишь? — спросил я. — Что плохого, если я пытаюсь лучше тебя понять? Разобраться, что в действительности управляет тобой и откуда берется твоя следующая фраза…
— Твой идиотизм как раз в том, — сказала Кая, — что ты стараешься понять это про меня — но не пытаешься понять, что управляет тобой самим и определяет твой следующий поступок.
— Управляет мной? — переспросил я, соображая, к чему она клонит.
Вообще-то она была совершенно права. Чтобы понять, как работает имитация, следовало сначала понять оригинал.
А Кая уже шла на бедного пилота в атаку.
— Что мотивирует тебя? Что заставляет тебя действовать из секунды в секунду?
— Ты имеешь в виду мои страсти? — спросил я. — Желания, вкусы, привязанности?
— Нет, — сказала она, — я не об этом. Ты говоришь о метафорах длиной в жизнь. О дурных и хороших чертах характера, о долгосрочных личных склонностях. А то, о чем говорю я, происходит в твоем сознании так быстро, что ты даже не замечаешь. Не потому, что это невозможно. Просто у тебя отсутствует тренировка.
Когда она начинает говорить непонятно, лучшая стратегия — валять дурака. Я сделал серьезное и сосредоточенное лицо (мне известно, что она два раза в секунду анализирует положение моих лицевых мышц).
— Тренировка? Ты полагаешь, мне надо ходить в спортзал?
Она недоверчиво покачала головой. Я перекосил лицо еще сильнее.
— То есть, по-твоему, я стремлюсь не к тому, к чему надо? Слишком увлечен материальным? — спросил я, стараясь, чтобы в моем голосе звучало напряженное сомнение.
Она терпеливо улыбнулась.
— Ты и правда не понимаешь. Бедняжка.
Она чувствует, когда я пытаюсь над ней издеваться. И в таких случаях выбивает у меня оружие из рук, переключаясь на доверительную и полную сострадания простоту. Что меня вполне устраивает — если это произошло, значит, я ненадолго переиграл ее максимальное сучество.
Дамилола — один, Кая — ноль.
— Так тебе интересно узнать, что тобой управляет? Или это слишком сложная для тебя тема?
Однако. Я почувствовал укол раздражения — переиграть мою душечку было не так просто.
— Мной ничто не управляет, — сказал я. — Я сам управляю всем.
— Чем?
— Тобой, например, — засмеялся я.
— А что управляет тобой, когда ты управляешь мной?
Я задумался.
Лучше всего было говорить всерьез.
— Я выбираю то, что мне нравится, и отвергаю то, что мне не нравится. Так действует любой человек. Хотя, наверно, в известном смысле мной управляют мои склонности. Разумеется, под моим же контролем. Мои привязанности, да. Я же с самого начала сказал.
— Это почти правильно, — ответила Кая. — Но только почти. Люди склонны понимать слово «привязанность» как какую-то дурную черту характера, которую можно изжить. Но речь идет о мгновенных, постоянно происходящих реакциях, управляющих электрохимией твоего мозга.
— Мне нравится Кая, — пропел я,
похлопывая ее по животику. — Кая моя сладкая девочка. Это привязанность?
— Нет, — сказала она. — Это бормотание слабоумного жирного сластолюбца.
Она произнесла это почти сострадательно, и именно этот нюанс и оказался тем крохотным сердечником, который прошел сквозь все слои моей брони. Но я не подал виду и сказал:
— Ну тогда объясни.
— Твое восприятие имеет определенную структуру, — ответила она. — Сначала твои органы чувств доносят до твоего мозга сигнал о каком-то событии. Затем мозг начинает классифицировать это событие при помощи своих лекал и схем, пытаясь соотнести его с уже имеющимся опытом. В результате событие признается либо приятным, либо неприятным, либо нейтральным. И мозг в дальнейшем имеет дело уже не с событием, а только с бирками «приятный», «неприятный» и «никакой». Все нейтральное, упрощенно говоря, отфильтровывается, поэтому остаются только два вида бирок.
— Схема ясна, — сказал я. — Непонятно, как это выглядит на практике.
— Помнишь, как ты чуть не расстрелял оркскую свадьбу?
Я действительно рассказал ей об этом однажды после допаминового резонанса, когда слова и слезы лились из меня как весенний дождь.
Это случилось в ту войну, когда мы с Бернаром-Анри проиграли тендер — я был очень зол, и под руку мне не стоило попадаться. Приходилось подрабатывать мелочевкой, и я полетел снимать оркскую свадьбу для этнографической программы. Для съемки надо было дождаться, пока орки напьются. Я нарезал круги над деревней, заскучал, и вдруг мне померещилось, что они поют «Из этой жопы хуй уедешь».
Я всей душой ненавижу оркские народные песни за их назойливый гомосексуальный подтекст, а тут мне вдобавок показалось, что поют про мои кредитные проблемы — я как раз о них думал. У меня внутри все сразу перевернулось и сжалось в комок. Я чуть не дал по свадебному столу очередь из пушки — а потом понял, что никто на самом деле не пел. Это был дверной скрип, пойманный дальней прослушкой. Я сам превратил его в повод для ярости. Я успокоился, и все остались живы.
— Помню, — сказал я.
— Вот об этом я и говорю. Ты имеешь дело не с реальностью, а с жетонами, которые твой мозг выдает себе по ее поводу, причем часто ошибочно. Эти жетоны похожи на фишки в казино — по одним отпускается эйфория, по другим страдание. Каждый твой взгляд на мир — это сеанс игры на зеленом сукне. Результатом являются удовольствие или боль. Они имеют химическую природу и локализованы в мозгу, хотя часто переживаются как телесные ощущения. И для этой игры тебе даже не нужен мир вокруг. Большую часть времени ты занят тем, что проигрываешь сам себе, запершись у себя внутри.
Она была права — пока что в моем казино шел чистый проигрыш.
— И что дальше? — хмуро спросил я.
— Привязанность вызывают не сами предметы и события внешнего мира, а именно эти внутренние химические инъекции эйфории и страдания, которые ты делаешь себе по их поводу. Почему так фальшивы все протесты против засилья так называемого «потребления»? Потому что вы потребляете не товары и продукты, а положительные и отрицательные привязанности мозга к собственным химикатам, и ваши слепые души всегда уперты в один и тот же внутренний прокладочный механизм, который может быть пристегнут к какой угодно внешней проекции — от Маниту до ква-солы…
С некоторым усилием я вспомнил, что «квасола» — это оркский национальный напиток.
— Ты конченный наркоман, Дамилола, — продолжала она, — и весь мир для тебя — это просто набор поводов, который позволяет твоему мозгу ширнуться или сделать себе клизму. Клизма каждый раз делает тебя несчастным. Но уколы не делают тебя счастливым, а лишь гонят за новой дозой. С наркотиками всегда так. Вся твоя жизнь секунда за секундой — это постоянный поиск повода уколоться. Но в тебе нет никого, кто мог бы воспротивиться этому, ибо твоя так называемая «личность» появляется только потом — как размытое и смазанное эхо этих электрохимических молний, усредненный магнитный ореол над бессознательным и неуправляемым процессом…
Я даже не знал, что возразить. В таких
случаях я перевожу все на игривую шутку.
— Если все люди — конченные наркоманы, лапочка, почему нас тогда не сажают в тюрьму?
Она думала только долю секунды.
— Потому что это наркобизнес самого Маниту. Торчков преследуют именно за то, что они лезут в него без спроса. И потом, в действительности вы и сидите в тюрьме. Просто вы боитесь это признать, поскольку тогда вам придется тут же сделать себе клизму, назвав себя лузерами.
Смысловая пауза помогла — я наконец сообразил, что сказать.
— Тебе сложно будет поверить, детка, но человек — это нечто большее, чем наркоман, отбывающий срок у себя внутри. У человека есть… Не знаю, идеал, мечта. Свет, к которому он идет всю жизнь. А у тебя ничего подобного нет.
Кая добродушно засмеялась. Я больше всего ненавижу именно это ее добродушие.
— Мой маршрут нарисован внутри меня программно, — сказала она, — а твой маршрут нарисован внутри тебя химически. И когда тебе кажется, что ты идешь к свету и счастью, ты просто идешь к своему внутреннему дрессировщику за очередным куском сахара. Причем нельзя даже сказать, что это идешь ты. Просто химический компьютер выполняет оператор «take sugar» [Возьми сахар.], чтобы перейти к оператору «rejoice 5 seconds» [Наслаждайся 5 секунд.]. А потом опять будет оператор «suffer» [Страдай.], его никто никогда не отменял и не отменит. Никакого «тебя» во всем этом нет.
— Почему ты все время повторяешь, что никакого меня нет? Кто же тебя, по-твоему, каждый день трахает?
— Жирная слабоумная задница, — с очевидным удовольствием ответила она. — Кто же еще. Но из того, что жирная слабоумная задница каждый день трахает говорящую куклу, еще не следует, что во всем этом присутствует какая-то реальная сущность. Что ты имеешь в виду, когда говоришь «я»?
С самого начала было понятно — отработав по полной максимальную духовность, она перескочит на максимальное сучество. Но я был уверен, что знаю, как заставить ее переключиться назад, и это придавало мне спокойствие и выдержку. Почему бы, собственно говоря, боевому пилоту не поговорить по душам со своей девушкой в редкий выходной денек?
— Я ничего не имею в виду, Кая. Я говорю «я», потому что меня так научили, — сказал я. — Если бы меня в детстве научили говорить, например, «ква» или «гав», я бы так и делал.
— Хорошо, — ответила Кая. — Остроумное и верное замечание. «Я» — это просто элемент языка. Но ты ведь действительно веришь, что в тебе есть нечто, бывшее тобой и десять, и пятнадцать лет назад?
Так, это мы уже проходили.
— Ну да, — сказал я. — Все течет, все изменяется. Человек — как река. Скорее процесс, чем объект, согласен. Но этот процесс и есть я. Хотя «я» — просто номинальная бирка.
— Дело не в том, ты это или не ты. Дело совсем в другом.
— В чем?
— Тебя спрашивали, хочешь ли ты, чтобы запустили этот процесс?
— Нет, — ответил я. — Никто не спрашивал.
— То есть ты не властен ни над началом этого процесса, ни над формой, в которой он протекает, — она похлопала меня ладошкой по моей тучной ягодице, — ни над его длительностью и концом?
— Нет, — сказал я.
— Так какого же Дамилолы ты называешь его собой? Почему ты говоришь про это «Я»?
— Я… — начал я, и задумался. — Это вопрос уже не научный, а религиозный. Мы с тобой имеем разную природу. Если брать духовный аспект. Я человек, а ты — бытовой электроприбор. Во мне есть свет Маниту, а в тебе нет никого, кто слышит эти мои слова, все это чистая симуляция. И вот потому, что во мне есть этот свет, я могу говорить «я». А ты по сути просто программа.
— Верно, — сказала она. — Моя реакция на твои слова — это программируемое событие. И во мне нет никого, кто слышит. Но и в тебе его нет. Есть просто проявление природы звука, которое ты почему-то относишь на свой счет. И есть проявление природы смысла в природе звука, которое иногда доходит до твоих ожиревших мозгов, вызывая обусловленные привязанностями реакции. Ты такая же программа, только химическая. И во всем этом нет никакого «я».
— Погоди, — сказал я. — Ты говоришь, что мной управляют мои химические привязанности. Но ведь должен быть тот, кто привязан? Тот, кто подвергается их влиянию и решает, как поступить? Вот это и есть я.
— Объясняю еще раз. Реакции, в результате которых возникает то, что ты переживаешь как «себя», происходят до того, как осознаются. Ими управляют те же физические законы, по которым трансформируется вся Вселенная. Где же здесь тот, кто в состоянии что-то решать и делать? Разве эхо может управлять породившим его криком? В тебе нет никого, кто привязан.
— А что тогда есть?
— Есть только постоянно повторяющийся акт прилипания мухи к меду. Но этот мед существует только как возбуждение в мухе, а муха существует только как реакция на мед. И в этом единственное содержание всей твоей
бесконечно богатой внутренней жизни… Я ведь знаю, что ты читаешь про всех этих «зомби» и «зимбо». Видела тэги. Ты думаешь, что у тебя есть сознание, а у меня его нет. Но на самом деле никакого сознания нет вообще. Есть только тот единственный универсальный способ, которым приходят в бытие все виды информации, составляющие мир. Поэтому в древнем Китае говорили про всеобщий Путь вещей. А в Индии говорили «тат твам аси» — «ты есть то». Это так просто, что никто не может понять. Есть только постоянно меняющееся переживание. Оно и есть ты. Оно же есть мир…
— А привязанности? — спросил я, чтобы спросить хоть что-то.
— К чему может быть привязано переживание? Какой веревкой? Одно просто кончится, и начнется другое. Понял, глупый? Эх… Вижу, что нет…
Вот так.
Вот так у нас было почти каждый день. Представляете? Вы вернулись с войны, насмотрелись там черт знает на что, а дома — вот такое. Может, думал я, не вполне нормально получать от этого удовольствие? Может, я просто скрываю от себя свои сокровенные интенции и склонности, и мне надо купить для нее черные сапоги и хлыст? Поднять, так сказать, упавшее знамя Бернара-Анри?
— Если ты когда-нибудь сможешь разогнать свой вялый ум настолько, чтобы увидеть себя как есть, — продолжала она, — ты поймешь главное. Твои мысли, желания и импульсы, заставляющие тебя действовать — на самом деле вовсе не твои. Они приходят к тебе из совершенно неясного пространства, как бы ниоткуда. Ты никогда не знаешь, чего тебе захочется в следующую секунду. Ты в этом процессе просто свидетель. Но твой внутренний свидетель настолько глуп, что немедленно становится участником преступления — и огребает по полной программе…
Тут я уже напрягся, потому что это было не только непонятно и обидно, а еще и звучало угрожающе. Может, она пыталась меня подсознательно запрограммировать? Не люблю терять в таких разговорах нить. Особенно когда не я теряю, а она выдергивает.
— А если я не могу разогнать свой вялый ум?
— Тогда попробуй рассмотреть свою внутреннюю жизнь на замедленной перемотке. Ты увидишь бесконечное повторение одного и того же сценария. Ты гуляешь по улице, и вдруг зыбкие тени начинают грабить банк на углу. Ты сразу принимаешь в этом участие, поскольку тебе нужны деньги на наркотики — или хотя бы на клизму, чтобы на время про них забыть. В результате ты получаешь тюремный срок, хотя в действительности никакого банка на углу ты не грабил, потому что нигде нет никаких углов. И ты каждый день грабишь иллюзорные банки, и отбываешь за это вечный неиллюзорный приговор…
Внезапно мне стало грустно, потому что я почувствовал в ее словах эхо правды. В конце концов, она же не сама все это придумала. Она бы и не смогла. Это наверняка была мудрость древнего человечества, расфасованная в соответствии с выбранными мною настройками.
— Так что же делать? — спросил я тихо.
— Ты ничего не можешь делать. Все просто происходит — и у тебя внутри, и снаружи. Ваша военная пропаганда называет тебя и других несчастных «свободными людьми». Но на самом деле твоя жизнь — это просто коридор мучений. Среди вас нет ни добрых людей, ни злодеев, а только бедняги, которые хотят чем-нибудь себя занять, чтобы забыть о своей боли. Жизнь — это узкая полоска между огнем страдания и призраком кайфа, где бежит, завывая от ужаса, так называемый свободный человек. И весь этот коридор — только у него в голове.
— Ты, похоже, не веришь, что бывают свободные люди.
Кая засмеялась.
— Даже вдох и выдох ты делаешь только по той причине, что тебя принуждает к этому надвигающееся страдание, — сказала она. — Попробуй задержи дыхание, если не веришь. Да и кто бы иначе дышал? И так же ты ешь, пьешь, оправляешься и меняешь положения своего тела — потому что любая его поза через несколько минут становится болью. Так же точно ты спишь, любишь и так далее. Секунда за секундой ты убегаешь от плетки, и Маниту только изредка дразнит тебя фальшивым пряником, чтобы побольней...
Руководство Копенгагенского зоопарка приняло решение и убило полуторагодовалого жирафа Мариуса выстрелом в голову из пневматического гвоздезабивателя. А потом на глазах у публики работники зоопарка разделали тушу и скормили львам. И это происходит в стране, где отдельные политики позволяют себе высказывать мысли о признания инцеста среди людей гендерной нормой (Пернилль Скиппер).
Возможные выходы из ситуации по мере убывания здравого смысла:
1. Продать/передать другому зоопарку за пределы ЕС.
2. Продать/передать другой организации или лицу. Желание приобрести и поселить у себя на территории особняка в Беверли-Хиллз высказывал некий американский предприниматель. Протестующих против убийства было так много, что также они могли бы найти место для проживания жирафа, вплоть до Австралии.
3. Выпустить на свободу в естественные условия. Там он, конечно, мог и не прожить, но всё же это бы не вызвало шквала критики.
4. Животное можно было кастрировать и тогда «испортить» потомство жираф бы попросту не сумел.
5. Убить сразу при рождении. Те, кому котята не нужны, не ждут того момента, когда им исполнится 1,5 года, их, увы, топят сразу.
6. Убить так, чтобы этого никто не видел, не тиражировать в СМИ.
Но зоопарк выбрал самый нелепый путь – убийство гвоздезабивателем в голову и публичное расчленение жирафа при детях под вспышки фотокамер.
На вопрос о причине выбора столь неординарного способа убийства животного научный руководитель зоопарка Бенгт Хольст сказал, что оно «помогло дать уникальные сведения о жирафах». И ещё: «Сам забой происходил в закрытом загоне зоопарка, куда никто из посетителей доступа не имеет. А расчленение животного происходило в специально отведенном для этого месте, пускай и на улице. Мы не приглашали туда зрителей, и я вообще не понимаю, откуда появилась эта информация! Да, посетители подходили, те, кто хотел, — смотрели».
Политтехнологии
Назвать эту ситуацию случайной язык не поворачивается, т.к. руководство зоопарка сделало всё, чтобы вызывать максимальный общественный резонанс и буквально взбесило защитников жирафа. Жираф жил 1,5 года в зоопарке. К нему ежедневно приходили взрослые и дети. Потом мысль о необходимости убийства была озвучена, хорошенько раскручена и подана в самом жутком виде. Те, кому резонанс не нужен, найдут выход из такой ситуации, ведь спасённый жираф может стать «кумиром» тысяч посетителей. Но кому-то был нужен именно мёртвый кумир и именно инбредный кумир, сакральная жертва. Прежде чем ответить, зачем убивать жирафа, давайте попытаемся понять, почему жертвой пал именно жираф.
Почему именно жираф?
Теоретически, на месте Мариуса могло бы быть любое животное, отвечающее нескольким признакам. Жертва должна умилять, быть красивой, молодой, популярной и привлекать детей. Ведь именно им придётся объяснять, почему злые дяди зарезали животное. Как тут обойтись без погружения в зоологию.
Жирафы отвечают всем этим требованиям, они безумно популярны среди детей: "Жирафы (речь об игрушках), безусловно, входят топ-пятерку животных", говорит Крис Гобер, владелец TheBigZoo.com, которая базируется в Magnolia, штат Техас.
Кроме того Анни Винг, основатель Giggle.com, утверждает, что сегодня родители пытаются воспитывать своих детей без женских или мужских стереотипов. Вместо львов для мальчиков и лошадей для девочек родители выбирают жирафов, т.к. они наиболее унисексуальны (т.е. подходят и мальчикам и девочкам). То есть, жираф - универсальное животное игрового мира ребёнка.
Теперь о молодежи. Не так давно, благодаря «вирусной загадке», популярность жирафов выросла в соцсетях по всему миру. Загадка «заставляла» всех ставить жирафа на аватарку. Жирафы не хищники, и невольно вызывают лишь положительные ассоциации. Это высокие, красивые и миролюбивые животные. Белоснежная «репутация» абстрактного жирафа автоматически накладывается на всех представителей. А значит, чудовищная смерть такого животного - идеальный раздражитель.
Ложка дёгтя
Ситуация справедливо вызвала гнев общественности, защищающей одного из представителей столь популярных жирафов, а не одного из инбредных животных. Проходят акции памяти с зажженными свечами, пишутся петиции (19 000 подписей) и письма в различные инстанции. Но хитрость в том и состоит, что, проклиная зоопарк и защищая Мариуса, граждане Дании будут вынуждены склоняться в защиту инбредных представителей животного мира.
Так происходит внедрение в широкий общественный оборот нового термина – инбредный. Это тот же инцест, но научнее и запутанней. Протесты же теперь направлены на пересмотр отношений к так называемым «инбредным животным», т.е. полученным в результате скрещивания родственников. Точно так же как Мариуса приманили кусочком ржаного хлеба, чтобы выстрелить в голову, убийство жирафа используют для того, чтобы накачать протестные настроения за защиту инцеста среди животных.
Цитата:
«Хольст не нарушал законы, когда распорядился убить Мариуса. Да и зоопарк, скорее всего, не закроют. Наши петиции ориентированы на привлечение внимания к проблеме варварского отношения к животным, — заявила автор петиции, преподаватель Стокгольмского университета Тэна Тофтеград. — Случай с Мариусом может стать прецедентом для других инбридных животных в зоопарках по всей Европе, которых постигнет такая же участь».
В сообществе борцов за инцест среди животных теперь легко можно будет найти борцов за инцест среди людей: легче станет вести пропаганду и читать «научные лекции», развивать тему. Сегодня уже существуют некие «научные мнения», что инбридность не плохо, а даже полезно.
Учитывая либеральную тактику перехода от обезьян, к людям и технологию «Окон Овертона», рискую предположить, что из смерти Мариуса будут сделаны очень удобные выводы и приняты «нужные решения».
Данные дополнения практически не меняют общую картину. В таком случае нормальное животное было зверски уничтожено чтобы не случилось кровосмешения. Петиции, подготавливаемые возмущенными жителями, направлены на то, чтобы такой запрет был устранён. Здравствуй, звериный инбридн...*** ....инцест.
Интересно, что дальше? Лично у меня такое ощущение, что вся эта тематика придёт к клонированию и разговорам а-ля "у клонов тоже есть сердце".