Маленький принц
Добрая сказка с нравственными основами. Поднимает важные мировоззренческие вопросы в простой форме, понятной даже детям.
скачать аудиокнигу на трекере (разные версии)
http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=2969698
http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=2671318
(продолжительность примерно 1,5 часа)
в текстовом виде http://www.klex.ru/2pv
Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.
Сперва сядь вон там, поодаль, на траву — вот так. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но с каждым днем садись немножко ближе...
Тогда суди себя сам, — сказал король. — Это самое трудное. Себя судить куда труднее, чем других. Если ты сумеешь правильно судить себя, значит, ты поистине мудр.
... короли смотрят на мир очень упрощенно: для них все люди — подданные.
... тщеславные люди воображают, что все ими восхищаются.
У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы друзьями, и потому люди больше не имеют друзей.
Это очень печально, когда забывают друзей. Не у всякого был друг. И я боюсь стать таким, как взрослые, которым ничто не интересно, кроме цифр.
Цветы слабые. И простодушные. И они стараются придать себе храбрости. Они думают если у них шипы, их все боятся.
Это по-настоящему полезно, потому что красиво.
И когда ты утешишься (в конце концов всегда утешаешься), ты будешь рад, что знал меня когда-то.
Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил.
Люди забираются в скорые поезда, но они уже сами не понимают, чего ищут, - сказал Маленький принц. - Поэтому они не знают покоя и бросаются то в одну сторону, то в другую... Потом прибавил: - И все напрасно...
Я знаю одну планету, там живет такой господин с багровым лицом. Он за всю свою жизнь ни разу не понюхал цветка. Ни разу не поглядел на звезду. Он никогда никого не любил. И никогда ничего не делал. Он занят только одним: он складывает цифры. И с утра до ночи твердит одно: "Я человек серьезный! Я человек серьезный!" — совсем как ты. И прямо раздувается от гордости. А на самом деле он не человек. Он гриб.
Звезды очень красивые, потому что где-то там есть цветок, хоть его и не видно...
— Знаешь, отчего хороша пустыня? — сказал он. — Где-то в ней скрываются родники…
Должна же я стерпеть двух-трех гусениц, если хочу познакомиться с бабочками.
Если идти все прямо да прямо, далеко не уйдешь...
Если любишь цветок, что растет где-то на далекой звезде, хорошо ночью глядеть в небо. Все звезды расцветают.
Никогда не надо слушать, что говорят цветы. Надо просто смотреть на них и дышать их ароматом.
Люди? Ах да… <> Я видел их много лет назад. Но где их искать — неизвестно. Их носит ветром. У них нет корней — это очень неудобно.
Одни только дети знают, что ищут. Они отдают все свои дни тряпочной кукле, и она становится им очень-очень дорога, и, если ее у них отнимут, дети плачут.
Он не ответил ни на один мой вопрос, но ведь когда краснеешь, это значит «да», не так ли?
Цитадель
В "Цитаделе" Экзюпери рассматривает те же вопросы (и многие другие), но уже на гораздо более серьезном и детальном уровне. Местами цинична, однако автор объясняет, почему. Книга изобилует метафорами, притчами и темами для размышления.
скачать аудиокнигу на трекере http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=544229 (продолжительность 21 час 30 мин)
в текстовом виде http://www.klex.ru/3ij
Свобода для них — это свобода не быть никем.
Свобода — не своеволие, порядок — не неволя
Свободен тот кто способен устоять перед низменной страстью. Но как назвать свободным того, кто попадает в рабство любому соблазну? Сам он зовет это свободой — он свободно выбрал вечное рабство
С каждого надо спрашивать то, что он может дать. Власть прежде всего должна быть разумной. Если ты повелишь своему народу броситься в море, он устроит революцию. Я имею право требовать послушания, потому что веления мои разумны.
Сожалеть о полученных ранах – все равно что сожалеть о том, что родился на свет или родился не в то время. Прошлое – это то, что сплело твое настоящее. С ним уже ничего не поделать. Прими его и не двигай в нем горы. Их все равно не сдвинуть с места.
Такова особенность человеческого рассудка. Ему свойственно верить, что море создано для корабля.
Ты ищешь смысла в жизни; но единственный ее смысл в том, чтобы ты наконец сбылся.
Ум опасен — ум, который верит, что слово передает суть, что в споре рождается истина.
Умудрится тот, кто из дурного извлечет благо.
Унижает тот, кто низок сам.
Чувство безнадежности - вот знак наступивших перемен.
Если ты любишь без надежды на взаимность, молчи о своей любви. В тишине она сделается плодоносной.
Жизнь — это единство связей, сплетение силовых линий и несправедливость.
Запасы радуют обывателя, но обыватель — недочеловек.
Заставь их строить башню, и они почувствуют себя братьями. Но если ты хочешь, чтобы они возненавидели друг друга, брось им маковое зерно.
Любимый цветок это в первую очередь отказ от всех остальных цветков.
Не смешивай любовь с жаждой завладеть, которая приносит столько мучений. Вопреки общепринятому мнению, любовь не причиняет мук. Мучает инстинкт собственности, а он противоположен любви.
Любишь потому, что любишь. Нет доводов, на основании которых вспыхивает любовь. Средство одно – творчество, если сердца забьются в унисон, значит, люди вместе, ты помог им объединиться. И мало-помалу музыка, завладевшая их душой, станет мотивом их деятельности.
Любовь — это труд сердца.
Сожалеть о любви — значит по-прежнему любить.
Разлука научит тебя любить по-настоящему.
Может быть постичь истину — значит чувствовать ее безмолвно?
Может лучше не уничтожать зло, а растить добро?
На что мне медузы без костяка и формы? Я изрыгаю их, возвращая хаосу: вы придете ко мне когда создадите самих себя.
Неудача одного, успех другого. Плодотворно лишь сотрудничество всех благодаря каждому. Любой неудачный шаг помогает удачному, а удача ведет к цели и того, кто, промахнулся, они идут к ней рука об руку. Нашедший Бога находит его для всех.
Девочка, повзрослев, будет горевать об ушедшем возлюбленном, не понимая, что оплакивает утерянную дорогу к жизни, к чайнику, к запертому дому, к ребенку, лежащему у груди. Не понимая, что плачет о времени, которое будет течь сквозь нее бесплодно, как песок в песочных часах.
И я повторяю вновь и вновь: племена, что довольствуются чужими сказаниями, едят чужой хлеб и нанимают за деньги архитекторов, желая построить себе город, достойны презрения.
Я отказываю в сочувствии ранам, выставленным напоказ, которые трогают сердобольных женщин, отказываю умирающим и мертвым. И знаю почему.
Были времена в моей юности, когда я жалел гноящихся нищих. Я нанимал им целителей, покупал притирания и мази. Караваны везли ко мне золотой бальзам далекого острова для заживления язв. Но я увидел, мои нищие расковыривают свои болячки, смачивают их навозной жижей, – садовник так унавоживает землю, выпрашивая у нее багряный цветок, – и понял: смрад и зловоние – сокровища попрошаек. Они гордились друг перед другом своими язвами, бахвалились дневным подаянием, и тот, кому досталось больше других, возвышался в собственных глазах как верховный жрец при самой прекрасной из кумирен. Только из тщеславия приходили мои нищие к моему целителю, предвкушая, как поразит его обилие их зловонных язв. Защищая место под солнцем, они трясли изъязвленными обрубками, попечение о себе почитали почестями, примочки – поклонением. Но, выздоровев, ощущали себя ненужными, не питая собой болезнь, – бесполезными, и во что бы то ни стало стремились вернуть себе свои язвы. И, вновь сочась гноем, самодовольные и никчемные, выстраивались они с плошками вдоль караванных дорог, обирая путников во имя своего зловонного бога.
Во времена моей юности я сочувствовал смертникам. Мне казалось, осужденный мною на смерть в пустыне угасает, изнемогая от безнадежного одиночества. Тогда я не знал, что в смертный час нет одиночества. Не знал и о снисходительности умирающих. Хотя видел, как себялюбец или скупец, прежде громко бранившийся из-за каждого гроша, собирает в последний час домочадцев и с безразличием справедливости оделяет, как детей побрякушками, нажитым добром. Видел, как трус, который прежде при малейшей опасности истошно звал на помощь, получив смертельную рану, молчит, заботясь не о себе – о товарищах. Мы с восхищением говорим: «Какое самоотвержение!» Но в нем я заметил и затаенное небреженье. Я понял, почему умирающий от жажды отдал последний глоток соседу, а умирающий с голоду отказался от корки хлеба. Они успели забыть, что значит жаждать, и в царственном забвении отстранили от себя кость, в которую вгрызутся другие.
Я видел женщин, они плакали о погибших. Они плакали, потому что мы слишком много врали. Ты же знаешь, как возвращаются с войны уцелевшие, сколько они занимают места, как громко похваляются подвигами, какой ужасной изображают смерть. Еще бы! Они тоже могли не вернуться. Но вернулись и гибелью товарищей устрашают теперь всех вокруг. В юности и я любил окружать себя ореолом сабельных ударов, от которых погибли мои друзья. Я приходил с войны, потрясая безысходным отчаянием тех, кого разлучили с жизнью. Но правду о себе смерть открывает только своим избранникам; рот их полон крови, они зажимают распоротый живот и знают: умереть не страшно. Собственное тело для них – инструмент, он пришел в негодность, сломался, стал бесполезным, и, значит, настало время его отбросить. Испорченный, ни на что не годный инструмент. Когда телу хочется пить, умирающий видит: тело томится жаждой, и рад избавиться от тела. Еда, одежда, удовольствия не нужны тому, для кого и тело – незначащая часть обширного имения, вроде осла на привязи во дворе.
Но я-то знаю, что наукой становится только то, что неизменно повторяется. Сажая семечко кедра, предвидят, что вырастет дерево. Бросая камень, предвидят, что он упадет. Потому что кедр повторяет кедр, падение повторяет падение.
Любовь не подарок от прелестного личика, безмятежность не подарок от прелестного пейзажа, любовь – итог преодоленной тобой высоты. Ты превозмог гору и живешь теперь в небесах.
Логики и неверы просят: «Покажи нам царство, покажи нам Бога, вот я трогаю камень, трогаю землю и тогда верю, что есть и земля, и камень, которые я потрогал». Но что мне до их просьб. Таинства, о которых я говорю, не так скудны, что их можно исчерпать логической формулой. Не могу я доставить невера на вершину горы и подарить ему радость открывшегося пейзажа, ведь он не его победа. Не могу помочь насладиться музыкой человеку, который ее не преодолел. Они пришли ко мне, желая получить все без усилий, другие так ищут женщину, которая вложит в них любовь. Но это не в моей власти.
Я собираю учителей и говорю им: «Не ошибитесь. Я доверил вам человеческих детей не с тем, чтобы взвешивать потом груз их познаний, – с тем, чтобы порадоваться высоте их восхождения.
Но ты будешь не прав, если призовешь неверов к ответу, обвиняя их в близкой смерти царства. Неверие – свидетельство неблагополучия. Но как узнать, что причина, а что следствие? О том, что морали больше нет, ты узнаешь, увидев министров-взяточников. Можно отрубить министрам головы, но они – только свидетельство общего разложения. Закопать покойника не значит бороться против смерти.
Но покойника нужно закопать, и я закапываю его. Министры развратились, я уничтожаю их. Но хочу сохранить достоинство и запрещаю обсуждать их.
Вспомни, к счастью приводит не поиск счастья. Если искать его, сядешь и будешь сидеть, не зная, в какую сторону податься. Но вот ты трудишься не покладая рук, ты творишь, и в награду тебя делают счастливым. А путь к счастью всегда борьба, принуждение и терпеливость.
Вспомни, красота приходит не тогда, когда ее ищешь. Если искать красоту, сядешь и будешь сидеть на месте, не зная, куда податься. Но вот ты завершил свое творение, и в награду тебе его наделили красотой. А путь к красоте всегда борьба, принуждение и терпеливость.
Если я вытащил тебя из воды, я полюблю тебя, почувствовав себя в ответе за твою жизнь. Полюблю, выходив от тяжкой болезни. Я люблю тебя, если ты – мой старый слуга и всю свою жизнь провел возле меня, словно ночник, или если ты пасешь мое стадо и я приду к тебе попить козьего молока. Я возьму у тебя, ты отдашь мне. Ты у меня возьмешь, и у меня найдется что тебе дать. Но о чем нам говорить с тем, кто с пеной у рта настаивает на нашем с ним равенстве, не хочет зависеть от меня и не хочет, чтобы я от него зависел. «Я люблю» означает, что твоя смерть всегда будет для меня невозвратимой потерей.
Торжественной должна быть и свадьба, что приуготовляет вскрик рождения. Ибо дом, укрывающий вас, разом и хранилище, и житница, и запасник. Кто может перечислить, что в нем содержится? Нужно и вам копить умение любить, смеяться, наслаждаться поэзией, умение чеканить серебро, умение плакать и размышлять, с тем чтобы в свой час вам было, что передать. Я хочу, чтобы ваша любовь была кораблем, способным принять груз и перевезти его через пропасть, отделяющую одно поколение от другого, я не хочу, чтобы она была сожительством, основанным на проживании собранных запасов.
Торжеством должно быть и появление новорожденного, он и есть рана, которую придется сшивать.
Потому я требую церемоний и тогда, когда ты женишься, и когда рожаешь, и когда умираешь, когда разлучаешься и когда приезжаешь обратно, когда начинаешь строить, когда вселяешься в дом, когда жнешь хлеб и когда собираешь виноград, когда начинаешь войну и когда заключаешь мир.
Вот почему я требую, чтобы ты растил детей похожими на себя. Никакому наставнику не передать им твоего наследства, его нет в учебниках. Любой научит твоего ребенка тому, что ты знаешь, передав ему твой небольшой запас разноречивых идей, но, если отделить его от тебя, он лишится того, чего не найдешь в учебниках и не выразишь в слове. Расти их подобными себе из опасения, как бы жизнь для них не стала безрадостным постоем на земле, где гниют сокровища, от которых у них потерян ключ.
– Трусит тот, – отвечал отец, – кто отказывается идти вперед, чувствуя, что беззащитен. Трус кричит: «Река уносит меня!» Смелый чувствует свои мускулы и плывет.
Я называю трусом и предателем того, – заключил отец, – кто винит других за ошибки и жалуется, что враг слишком силен.
Отец взял одного из гостей за руку и подвел к окну:
– Скажи, что тебе напоминает это облако? Гость долго присматривался.
– Спящего льва, – наконец сказал тот.
– Покажи его своим друзьям.
Друзья гостя полюбовались в окно на спящего льва, которого тот показал им.
Потом отец отвел их всех в сторону и позвал к окну совсем другого человека.
– На что похоже это облако? – спросил он. Гость долго всматривался в него.
– На улыбающееся лицо, – наконец сказал он.
– Покажи его своим друзьям.
И друзья увидели улыбающееся лицо, на которое показали им пальцем.
Затем отец собрал всех гостей вместе и предложил:
– Поговорите-ка об облаке, что висит за окном. И гости ожесточенно заспорили: так очевидно для одних было улыбающееся лицо, а для других – спящий лев.
– Факты, – сказал отец гостям, – бесформенны, словно облако; вожатый, ваятель, мыслитель придает им форму. Формы все одинаково достоверны.
Мне по нраву отец, который бесчестье греховного сына принимает за свое, посыпает голову пеплом и кается. Сын – это он сам. Он привязан к сыну и, ведомый им, ведет его. Я не знаю дороги, что вела бы в одну только сторону. Если ты отказался отвечать за падения, окажешься ни при чем при победах.
Если любишь ту, что принадлежит твоему дому, ту, что зовешь своей женой, а она согрешила, никогда не смешаешься ты с толпой осуждающих. Она твоя, и суди сперва самого себя, ты за нее в ответе. Твоя страна в разоре? Я настаиваю: суди себя, ты – твоя страна.
Конечно, окружат тебя любопытствующие чужаки, и тебе придется краснеть перед ними. Чтобы освободиться от стыда, ты отмежуешься от грехов своей страны. Но тебе, как каждому человеку, нужно быть с кем– то и заодно, С теми, кто оплевал твой дом? «Они правы», – скажешь ты. Очень может быть. Но я хочу, чтобы ты чувствовал, что принадлежишь своему дому. Отойди от тех, кто оплевывает. Негоже плеваться самому.
И еще пример: счастливая своей красотой женщина – счастливая потому, что одарила счастьем мужчину. Как украшает ее бриллиант! Как украшает она любовь!
Человек любит свой дом. Дом его так скромен. Но он трудится ради него днем и ночью. В доме не хватает пушистого ковра или серебряного кувшина, из которого наливают воду в чайник, когда пьют чай вместе с возлюбленной перед часом любви. И вот настает вечер, когда, наработавшись, он входит в лавку и после многих бессонных ночей, тяжелых работ выбирает самый красивый ковер, самый красивый кувшин, как выбирают драгоценную реликвию. Он возвращается домой, порозовев от гордости: с сегодняшнего дня его дом будет воистину домом. Он созывает всех друзей отпраздновать новый серебряный кувшин. Молчаливый, застенчивый, он разговорился во время своего торжества, и меня трогает его радость. Человек этот вырос в собственных глазах и еще преданней будет служить своему дому, потому что дом стал еще прекраснее.
Но царства, которому ты служишь, нет, если почести, знаки отличия или богатства ты забираешь себе, и только себе, их словно бросают в бездонный колодец. Ты поглощаешь их. В тебе просыпается жадность, и ты все ненасытнее пестуешь в себе алчность. Ты не понимаешь, откуда горечь, что приходит к тебе вечерами, когда ты оглядываешь свои сокровища, которых так неукротимо жаждал. «Тщетны земные блага, – твердишь ты, – тщетны!..»
Тот, кто кричит о тщете вещного, служит одному себе. И конечно, ничего не найдет.
Однако посмотри, отец бросился в морскую бездну, потому что в ней тонет его сын, личико его мелькает время от времени на поверхности, бледное, словно луна в просвете облаков. Я спрошу тебя: «Что же, над этим человеком инстинкт самосохранения не властен?»
– Властен, – ответишь ты. – Но инстинкт – вещь сложная. Действует он и в отце, и в сыне. И в военном отряде, который посылают на смерть. Но отец привязан к сыну…
Ответ твой путан, изобилен словами. Но вот что скажу тебе я:
– Конечно, инстинкт самосохранения существует. Но он только часть инстинкта более могущественного. Главное в нас – инстинктивное желание жить вечно. Тот, кто живет телесной жизнью, печется о теле. Тот, кто жив любовью к ребенку, печется о ребенке, продлевая им свою жизнь. Тот, кто живет любовью к Богу, ищет вечности, поднимаясь к Нему. Жаждешь ты не неведомого
– жаждешь обрести то, что значимей, прочнее и долговечнее тебя, и для каждого самым значимым становится что-то свое. Каждый любит что-то свое и по-своему. И я могу обменять твою жизнь на то, что для тебя любимей и значимей, ни в чем тебя не обездолив.
Только безумцы могут хотеть, чтобы чеканка перестала быть религией чеканщика и стала его ремеслом, не требующим души; только безумцы могут считать, что искусно сделанный чужими руками кувшин способен облагородить человека, – культура не плащ, ею невозможно одеться. Не существует фабрики, которая изготовляла бы культуру.
И я – я настаиваю: для чеканщиков существует единственная культура – культура самих чеканщиков, и состоит она в их каждодневных трудах, горестях, радостях, страданиях, опасениях, взлетах и тяготах их работы.
Но случилось так, что один купец нанял друга этого садовника на несколько недель погонщиком в свой караван. На караван напали разбойники, его занесло в другую страну, а дальше войны, бури, кораблекрушения, разорения, смерть и труды во имя куска хлеба качали его на своих волнах, будто море утлую лодку, перенося от одного сада к другому, пока не занесло на край света.
И вот уже на старости лет, после долгих лет молчания, мой садовник получил от своего друга письмо. Бог знает, сколько лет оно странствовало. Бог знает, сколько повозок, всадников, кораблей и караванов везли его с упорством морских волн, пока не принесли к нему в сад. И вот утром, сияя от счастья и желая им поделиться, мой садовник попросил меня прочитать полученное письмо, как просят прочитать любимое стихотворение. С жадностью ловил он на моем лице впечатление от чудесного письма. А в письме было всего несколько слов, потому что садовникам по руке лопаты и грабли, а не перья. «Этим утром я подрезал мои розы…» – прочитал я в письме и задумался о главном, которое не вместить в слова, и наклонил голову в точности так же, как мои садовники.
Мой садовник потерял теперь и сон, и покой. Каждого расспрашивал он о далеких странах, плывущих кораблях, караванах и воинах между царствами. Три года спустя случилось так, что мне пришлось снаряжать посольство на другой конец света. Я позвал своего садовника и сказал: «Ты можешь послать своему другу письмо». Пострадали мои деревья, пострадали овощи в огороде, зато настал праздник у гусениц, потому что садовник целыми днями сидел за столом, писал, зачеркивал и снова писал, прикусив язык от старательности, будто малый ребенок, – ему хотелось высказать самое главное, самое важное, передать своему другу себя целиком во всей своей явственной подлинности. Нужно было перекинуть мост через пропасть, воссоединиться с частичкой самого себя, преодолев время и пространство. Ему нужно было высказать свою любовь. И вот, краснея и смущаясь, он принес мне и попросил прочитать свой ответ, желая увидеть на моем лице слабый отблеск той радости, что озарит получателя, желая на мне проверить действенность своего откровения. Так вот, я прочитал то, что доверил своему другу мой садовник с помощью неуклюжих старательных букв, – молитву, исполненную горячей веры, высказанную в корявых словах: «Этим утром и я подрезал мои розы…» И я замолчал, потому что ощутил самое главное еще яснее: они славят Тебя, Господи, соединясь в Тебе над своими розовыми кустами, сами не подозревая об этом.
Планета людей
Истории полетов и приключения из жизни автора, также сопровождающиеся философскими рассуждениями "о смысле бытия". Если сравнивать, то напоминает ранние произведения Ричарда Баха.
скачать аудиокнигу на трекере http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3200794
(продолжительность примерно 7 часов)
в текстовом виде http://webreading.ru/conv/do_rtf.php?na ... eta_lyudey
Любить - это не значит смотреть друг на друга, любить - значит вместе смотреть в одном направлени
Спасение в том, чтобы сделать первый шаг. Еще один шаг. С него-то все и начинается заново...
Человек познает себя в борьбе с препятствиями. Но для этой борьбы ему нужны орудия.
и стоило ли волноваться по мелочам, когда встревожить нас могло разве что предательство луны...
Ниже приведены известные и не очень цитаты, фразы и притчи из книг Экзюпери, помогающие примерно понять, какие темы и как поднимаются в книгах.
Когда мы осмыслим свою роль на Земле, пусть самую скромную и незаметную, тогда лишь мы будем счастливы. Тогда лишь мы сможем жить и умирать спокойно, ибо то, что дает смысл жизни, дает смысл и смерти.
Любовь начинается там, где ничего не ждут взамен.
Чтобы быть, нужно сначала принять на себя ответственность.
(часть цитат выписал сам, часть взято из сети, поэтому местами они могут быть перепутаны между книгами)
